Название: Вместе
Фендом: Реборн
Автор: Маленькое нелепое создание (НМ)
Бета: авторская вычитка, но если кто захочет помочь, отпишитесь
Пейринг: TYL!Гокудера/TYL!Тсуна
Рейтинг: PG-13
Жанр: ангст
Дисклеймер: мир и герои принадлежат Акира Амано
Предупреждения: AU относительно сюжета, много повторов, сравнение Гокудеры с преданным псом и любящей жёнушкой, некрофилия, море непролитых слёз
Саммари: В одном из параллельных миров взрослый Тсуна по-настоящему умирает. Его хоронят по всем правилам и оставляют "на попечение" Хаято, который сам вызвался "присмотреть за боссом". День за днём верный Гокудера хранит покой своего Джудайме. Но, всё чаще вспоминая о том, что при жизни Тсунаёши боялся темноты и одиночества, решается осквернить могилу, чтобы всегда быть с ним рядом, и, вооружившись лопатой, ломом и верёвками, принимается за дело.
Размещение: лишь с моего согласия
От автора: Меня восхищают все проявления платонической любви, и поэтому говорить мне о том, что моим текстам не хватает рейтинга, абсолютно бессмысленно. И да, перед вами первый фик, написанный мною по данному фендому.
Пояснения: тык!1) Как Хаято сумел вытащить гроб из земли? Ведь он же тяжёлый!
2) Как Гокудера сумел поместиться в одном гробу с Тсуной? Места там мало!
*Его положили в весьма просторный лёгкий гроб*
3) Почему цветы спустя пару дней не завяли?
*Мягкая постель из нежных, пропитанных специальным раствором цветов для вечного успокоения*
4) Средняя часть текста описывает переживания Хранителя Урагана, начало и заключение же рассказывают о том, что случится после того, как он выкурит последнюю сигарету
5) *руки с тонкими пальцами, унизанными разноцветными и отныне совершенно бесполезными кольцами*
Муляжи на память, так сказать...
ВместеНаконец-то он сможет спать беззаботно. Касаясь Джудайме и, вероятно, слегка приобняв его. Затерявшись носом в медовых прядях и прислонившись щекой к уже прекратившей движение жилке на шее. Припав губами к виску, расстегнёт тугие пуговицы мрачного пиджака и помнёт ткань белоснежной рубашки неловкими прикосновениями к томящейся под ней бледной коже. Хаято пройдётся цепью воображаемых мурашек по худым рёбрам, попутно очерчивая крохотные бугорки сосков, по костлявой грудной клетке, испытывая небывалый прилив щемящей нежности, по впалому животу, покрытому золотистым юношеским пушком, и, набравшись смелости, скользнёт ниже. Мастер взрывов уснёт, не выпуская Десятого из надёжных и бережных объятий, замерев где-то на уровне его бедра и уютно согнув подрагивающие колени, чуть ли не касаясь ими своего подбородка...
Тлеющий огонёк сигареты неслышно скрылся в густой траве. Гокудера молчал и изредка хмурил изящные серебристые брови, застыв истуканом перед совсем недавно раскопанной могилой босса. Подрывник вовсе не проклинал небеса за то, что те так скоро отняли жизнь самого дорогого ему человека, и не рыдал, лёжа пластом на крышке гроба в изломанной позе, столь свойственной его бурному нраву. Просто со злостью сжимал кулаки, крепко стискивал зубы и, не переставая ни на мгновение, корил себя за то, что не сумел предотвратить случившееся, пустив Тсуну туда, откуда тот и не планировал возвращаться без долгожданной пули в сердце.
Хаято не проронил и скупой слезинки. Потерянно стоял, засунув руки с тонкими пальцами, унизанными разноцветными и отныне совершенно бесполезными кольцами, в карманы строгих траурных брюк, и извилистая, хаотично подпрыгивающая складка на лбу выдавала его непроходящее отчаяние, граничащее с неизбежным в ближайшем будущем тихим сумасшествием. Наверное, именно так ведёт себя благодарный пёс, потерявший хозяина. Не забыв подаренной ему ласки, терпеливо хранит чужой покой, вывалив язык и уныло смотря на небольшой холмик, хитро скрывающий того, кто заботился о нём долгие годы. Он останется рядом с приручившим его божеством ровно до тех пор, пока не расстанется с последними каплями тепла в собственном утомлённом теле.
Гокудера умирал с той самой минуты, как увидел Дечимо с яркой струйкой крови, сочащейся из уголка приподнятых в слабой улыбке губ, и со сквозной раной в области сердца. Его еле оттащили от трупа, оставив бесполезно метаться в клещах медвежьей хватки Хибари, а потом предусмотрительно напоили успокоительным, не оказавшим на него никакого эффекта, и заставили работать в привычном темпе. Он выглядел абсолютно спокойным, и лишь внутри всё клокотало от едва сдерживаемых слёз и не находящей себе выхода ярости - умение, ненавязчиво привитое ему Десятым, в кои то веки действительно помогало. А ещё Хаято мечтал о том, чтобы, как и босс, не сдаваться и рано или поздно довести начатое до конца: имя Савады Тсунаёши не должно забыться, и его личная "правая рука" обязан этому поспособствовать. Но...
Вроде бы и наступила пора поднять выше голову, сдуть мешающие прядки волос со лба и насмешливо оскалиться смерти в лицо, да только никак не получалось делать это, как раньше, с вызывающим блеском в смеющихся льдистых глазах и с непоколебимой уверенностью во взгляде, ибо тот, ради кого подрывнику всегда хотелось казаться сильнее, чем он являлся в действительности, навеки исчез из этого мира. В один миг Гокудера потерял всё, что имел. Больше не существовало того единственного, за кого он с радостью бы сражался; не задумываясь, ступал бы и в огонь и в воду: первый друг, первая любовь, первый бог - ни одна из сущностей дорогого босса не задержалось в его судьбе надолго. Лучший товарищ, которому он был бесконечно предан, заплатил слишком высокую цену за временное спокойствие своих близких и теперь вынужден спать вечным сном глубоко под землёй, усыпанный благоухающей массой девственно чистых и скорбных лилий.
И это вызывало непреодолимое желание превратиться в неподвижную статую, что не будет ощущать ни тоски, ни печали, ни жалости - всего того, чему, неизменно находясь рядом, учил его Десятый. Если бы Хаято смог оставить позади подобные чувства, он имел бы возможность, не оглядываясь на прошлое, двигаться дальше. Однако, критическая черта была пройдена, и всё, что осталось за линией, оказалось будто отрезанным от настоящего. Приятный аромат одеколона Дечимо; его беззащитный кадык и хрупкие косточки ключиц, открывающиеся, когда он задирал голову к потолку; добродушное лицо со следами усталости на нём; без ведома Реборна стащенные с ног и стоящие под письменным столом туфли, на которых блаженно отдыхали босые ступни, звонкий смех, пропитавший стены душного кабинета - всё это осело внутри: вросло в живые ткани органов и въелось в кору головного мозга, не позволяя отринуть, оттолкнуть от себя драгоценные и медленно исчезающие, словно чудесный сон, воспоминания.
Подрывник прекрасно помнил, как в древности хоронили великих правителей и воинов: с таким ослепительным блеском, что и спустя века о них не забывали. Все их богатства отправлялось в царство теней следом за ними. Ни драгоценности, ни оружие, ни кони, ни слуги, ни даже их избранницы не избегали этой страшной участи. Добровольно или нет, но соглашались стать погребёнными заживо, дабы разделить с господином все тяготы предстоящего пути. Да и что им оставалось? Ведь вдовы считались презреннейшими существами на свете, и жизнь их не стоила и гроша, в то время как согласие на добровольную смерть после гибели мужа приравнивалось к подвигу, достойному славы погибших супругов.
Похороны босса показались Гокудере почти скромными по сравнению с тем, что он ожидал. Мягкая постель из нежных, пропитанных специальным раствором цветов для вечного успокоения, кольцо неба на пальце в знак почтения и коробочка с Натсом, зажатая в побелевших ладонях, по-детски сложенных на животе, способная защищить и по ту сторону - вот и всё, что Десятый забрал с собой. Его положили в весьма просторный лёгкий гроб, обитый изнутри красной материей, наглухо заколотили и, опустив в довольно-таки глубокую яму, забросали сухими комьями рассыпчатой почвы. Маленький хрупкий Дечимо в тёмной комнатке без окон, практически лишённой воздуха, с непонятными чудовищами-сгустками мрака на стенах - вот что снилось Хаято, прежде чем он решился на немыслимое святотатство. Но долг хранителя, по его мнению, заключал в себя и это. Спустя несколько дней после окончания прощальной церемонии, крадучись, словно какой-то вор, из-за нескончаемых происков семьи Мельфиоре, подрывник, запасшись лопатой, ломом и верёвками, отправился спасать горячо любимого босса от пугающих его подземных монстров.
Чисто материнский инстинкт. И у знаменитых королей имелись матери, оберегающие их чуткий сон, невесомо целующие в ночи, подтыкающие сбившееся одеяло под спину и занавешивающие тяжёлые портьеры, не позволяя наглому лунному свету проникать в покои. Гокудера ни в коем смысле женщиной не был, но возле Тсуны ощущал себя то ли нянькой, то ли любящей жёнушкой. А в ответ получал порцию тепла, достаточную для того, чтобы выжить. Находиться подле Десятого, есть с ним за одним столом, пить одинаковые напитки, выслушивать его жалобы и похвалы, наслаждаться греющим душу голосом, успокаивающим, беспокойным или отдающим приказания - это ли не счастье? Все нуждались в нём: Мукуро - в обманчиво тщедушном теле, Хибари - во внушающей невольное уважение силе, Ямамото - в крепкой и всепобеждающей дружбе, Ламбо - в братской опёке и слепой вере, Рюхей - просто во имя Экстрима. И лишь Хаято любил его всего, со всеми достоинствами и недостатками. Обожал непослушные ершащиеся волосы, глуповатую полуулыбку, огромные невинные глаза, умение убивать ссоры в зачатке, огонь, который Тсуна высвобождал в моменты опасности, нежелание сражаться и удивительную способность попадать в самую гущу событий, отдающую дьявольским невезением...
Негромко чертыхнувшись, он заберётся в ворох благоухающих лилий и едва сумеет прикрыть крышку, обтянутую с внутренней стороны алым. Полежит немного, привыкая к темноте и острым стеблям под боком, а после зажжёт небольшой карманный фонарик, освещая красивое и умиротворённое лицо Джудайме, и тут же выключит, испугавшись собственного порыва. На миг подрывник представит, что босс всё ещё дышит, и приникнет чувствительным ухом к обтянутой в официальное чёрное и белое груди. Но, ничего не услышав, устроится поудобнее, поближе притянет к себе, замечая, что запах Дечимо ничуть не изменился со дня их последней безрадостной встречи. Он сомкнёт веки и попытается слиться воедино с окружающей их в узком пространстве тишиной. Даже не думая выбираться на поверхность. Ведь здесь так противоестественно хорошо. И Десятый на месте. Где, как не подле своего хозяина, должен умирать верный пёс?
Фендом: Реборн
Автор: Маленькое нелепое создание (НМ)
Бета: авторская вычитка, но если кто захочет помочь, отпишитесь
Пейринг: TYL!Гокудера/TYL!Тсуна
Рейтинг: PG-13
Жанр: ангст
Дисклеймер: мир и герои принадлежат Акира Амано
Предупреждения: AU относительно сюжета, много повторов, сравнение Гокудеры с преданным псом и любящей жёнушкой, некрофилия, море непролитых слёз
Саммари: В одном из параллельных миров взрослый Тсуна по-настоящему умирает. Его хоронят по всем правилам и оставляют "на попечение" Хаято, который сам вызвался "присмотреть за боссом". День за днём верный Гокудера хранит покой своего Джудайме. Но, всё чаще вспоминая о том, что при жизни Тсунаёши боялся темноты и одиночества, решается осквернить могилу, чтобы всегда быть с ним рядом, и, вооружившись лопатой, ломом и верёвками, принимается за дело.
Размещение: лишь с моего согласия
От автора: Меня восхищают все проявления платонической любви, и поэтому говорить мне о том, что моим текстам не хватает рейтинга, абсолютно бессмысленно. И да, перед вами первый фик, написанный мною по данному фендому.
Пояснения: тык!1) Как Хаято сумел вытащить гроб из земли? Ведь он же тяжёлый!
2) Как Гокудера сумел поместиться в одном гробу с Тсуной? Места там мало!
*Его положили в весьма просторный лёгкий гроб*
3) Почему цветы спустя пару дней не завяли?
*Мягкая постель из нежных, пропитанных специальным раствором цветов для вечного успокоения*
4) Средняя часть текста описывает переживания Хранителя Урагана, начало и заключение же рассказывают о том, что случится после того, как он выкурит последнюю сигарету
5) *руки с тонкими пальцами, унизанными разноцветными и отныне совершенно бесполезными кольцами*
Муляжи на память, так сказать...
ВместеНаконец-то он сможет спать беззаботно. Касаясь Джудайме и, вероятно, слегка приобняв его. Затерявшись носом в медовых прядях и прислонившись щекой к уже прекратившей движение жилке на шее. Припав губами к виску, расстегнёт тугие пуговицы мрачного пиджака и помнёт ткань белоснежной рубашки неловкими прикосновениями к томящейся под ней бледной коже. Хаято пройдётся цепью воображаемых мурашек по худым рёбрам, попутно очерчивая крохотные бугорки сосков, по костлявой грудной клетке, испытывая небывалый прилив щемящей нежности, по впалому животу, покрытому золотистым юношеским пушком, и, набравшись смелости, скользнёт ниже. Мастер взрывов уснёт, не выпуская Десятого из надёжных и бережных объятий, замерев где-то на уровне его бедра и уютно согнув подрагивающие колени, чуть ли не касаясь ими своего подбородка...
Тлеющий огонёк сигареты неслышно скрылся в густой траве. Гокудера молчал и изредка хмурил изящные серебристые брови, застыв истуканом перед совсем недавно раскопанной могилой босса. Подрывник вовсе не проклинал небеса за то, что те так скоро отняли жизнь самого дорогого ему человека, и не рыдал, лёжа пластом на крышке гроба в изломанной позе, столь свойственной его бурному нраву. Просто со злостью сжимал кулаки, крепко стискивал зубы и, не переставая ни на мгновение, корил себя за то, что не сумел предотвратить случившееся, пустив Тсуну туда, откуда тот и не планировал возвращаться без долгожданной пули в сердце.
Хаято не проронил и скупой слезинки. Потерянно стоял, засунув руки с тонкими пальцами, унизанными разноцветными и отныне совершенно бесполезными кольцами, в карманы строгих траурных брюк, и извилистая, хаотично подпрыгивающая складка на лбу выдавала его непроходящее отчаяние, граничащее с неизбежным в ближайшем будущем тихим сумасшествием. Наверное, именно так ведёт себя благодарный пёс, потерявший хозяина. Не забыв подаренной ему ласки, терпеливо хранит чужой покой, вывалив язык и уныло смотря на небольшой холмик, хитро скрывающий того, кто заботился о нём долгие годы. Он останется рядом с приручившим его божеством ровно до тех пор, пока не расстанется с последними каплями тепла в собственном утомлённом теле.
Гокудера умирал с той самой минуты, как увидел Дечимо с яркой струйкой крови, сочащейся из уголка приподнятых в слабой улыбке губ, и со сквозной раной в области сердца. Его еле оттащили от трупа, оставив бесполезно метаться в клещах медвежьей хватки Хибари, а потом предусмотрительно напоили успокоительным, не оказавшим на него никакого эффекта, и заставили работать в привычном темпе. Он выглядел абсолютно спокойным, и лишь внутри всё клокотало от едва сдерживаемых слёз и не находящей себе выхода ярости - умение, ненавязчиво привитое ему Десятым, в кои то веки действительно помогало. А ещё Хаято мечтал о том, чтобы, как и босс, не сдаваться и рано или поздно довести начатое до конца: имя Савады Тсунаёши не должно забыться, и его личная "правая рука" обязан этому поспособствовать. Но...
Вроде бы и наступила пора поднять выше голову, сдуть мешающие прядки волос со лба и насмешливо оскалиться смерти в лицо, да только никак не получалось делать это, как раньше, с вызывающим блеском в смеющихся льдистых глазах и с непоколебимой уверенностью во взгляде, ибо тот, ради кого подрывнику всегда хотелось казаться сильнее, чем он являлся в действительности, навеки исчез из этого мира. В один миг Гокудера потерял всё, что имел. Больше не существовало того единственного, за кого он с радостью бы сражался; не задумываясь, ступал бы и в огонь и в воду: первый друг, первая любовь, первый бог - ни одна из сущностей дорогого босса не задержалось в его судьбе надолго. Лучший товарищ, которому он был бесконечно предан, заплатил слишком высокую цену за временное спокойствие своих близких и теперь вынужден спать вечным сном глубоко под землёй, усыпанный благоухающей массой девственно чистых и скорбных лилий.
И это вызывало непреодолимое желание превратиться в неподвижную статую, что не будет ощущать ни тоски, ни печали, ни жалости - всего того, чему, неизменно находясь рядом, учил его Десятый. Если бы Хаято смог оставить позади подобные чувства, он имел бы возможность, не оглядываясь на прошлое, двигаться дальше. Однако, критическая черта была пройдена, и всё, что осталось за линией, оказалось будто отрезанным от настоящего. Приятный аромат одеколона Дечимо; его беззащитный кадык и хрупкие косточки ключиц, открывающиеся, когда он задирал голову к потолку; добродушное лицо со следами усталости на нём; без ведома Реборна стащенные с ног и стоящие под письменным столом туфли, на которых блаженно отдыхали босые ступни, звонкий смех, пропитавший стены душного кабинета - всё это осело внутри: вросло в живые ткани органов и въелось в кору головного мозга, не позволяя отринуть, оттолкнуть от себя драгоценные и медленно исчезающие, словно чудесный сон, воспоминания.
Подрывник прекрасно помнил, как в древности хоронили великих правителей и воинов: с таким ослепительным блеском, что и спустя века о них не забывали. Все их богатства отправлялось в царство теней следом за ними. Ни драгоценности, ни оружие, ни кони, ни слуги, ни даже их избранницы не избегали этой страшной участи. Добровольно или нет, но соглашались стать погребёнными заживо, дабы разделить с господином все тяготы предстоящего пути. Да и что им оставалось? Ведь вдовы считались презреннейшими существами на свете, и жизнь их не стоила и гроша, в то время как согласие на добровольную смерть после гибели мужа приравнивалось к подвигу, достойному славы погибших супругов.
Похороны босса показались Гокудере почти скромными по сравнению с тем, что он ожидал. Мягкая постель из нежных, пропитанных специальным раствором цветов для вечного успокоения, кольцо неба на пальце в знак почтения и коробочка с Натсом, зажатая в побелевших ладонях, по-детски сложенных на животе, способная защищить и по ту сторону - вот и всё, что Десятый забрал с собой. Его положили в весьма просторный лёгкий гроб, обитый изнутри красной материей, наглухо заколотили и, опустив в довольно-таки глубокую яму, забросали сухими комьями рассыпчатой почвы. Маленький хрупкий Дечимо в тёмной комнатке без окон, практически лишённой воздуха, с непонятными чудовищами-сгустками мрака на стенах - вот что снилось Хаято, прежде чем он решился на немыслимое святотатство. Но долг хранителя, по его мнению, заключал в себя и это. Спустя несколько дней после окончания прощальной церемонии, крадучись, словно какой-то вор, из-за нескончаемых происков семьи Мельфиоре, подрывник, запасшись лопатой, ломом и верёвками, отправился спасать горячо любимого босса от пугающих его подземных монстров.
Чисто материнский инстинкт. И у знаменитых королей имелись матери, оберегающие их чуткий сон, невесомо целующие в ночи, подтыкающие сбившееся одеяло под спину и занавешивающие тяжёлые портьеры, не позволяя наглому лунному свету проникать в покои. Гокудера ни в коем смысле женщиной не был, но возле Тсуны ощущал себя то ли нянькой, то ли любящей жёнушкой. А в ответ получал порцию тепла, достаточную для того, чтобы выжить. Находиться подле Десятого, есть с ним за одним столом, пить одинаковые напитки, выслушивать его жалобы и похвалы, наслаждаться греющим душу голосом, успокаивающим, беспокойным или отдающим приказания - это ли не счастье? Все нуждались в нём: Мукуро - в обманчиво тщедушном теле, Хибари - во внушающей невольное уважение силе, Ямамото - в крепкой и всепобеждающей дружбе, Ламбо - в братской опёке и слепой вере, Рюхей - просто во имя Экстрима. И лишь Хаято любил его всего, со всеми достоинствами и недостатками. Обожал непослушные ершащиеся волосы, глуповатую полуулыбку, огромные невинные глаза, умение убивать ссоры в зачатке, огонь, который Тсуна высвобождал в моменты опасности, нежелание сражаться и удивительную способность попадать в самую гущу событий, отдающую дьявольским невезением...
Негромко чертыхнувшись, он заберётся в ворох благоухающих лилий и едва сумеет прикрыть крышку, обтянутую с внутренней стороны алым. Полежит немного, привыкая к темноте и острым стеблям под боком, а после зажжёт небольшой карманный фонарик, освещая красивое и умиротворённое лицо Джудайме, и тут же выключит, испугавшись собственного порыва. На миг подрывник представит, что босс всё ещё дышит, и приникнет чувствительным ухом к обтянутой в официальное чёрное и белое груди. Но, ничего не услышав, устроится поудобнее, поближе притянет к себе, замечая, что запах Дечимо ничуть не изменился со дня их последней безрадостной встречи. Он сомкнёт веки и попытается слиться воедино с окружающей их в узком пространстве тишиной. Даже не думая выбираться на поверхность. Ведь здесь так противоестественно хорошо. И Десятый на месте. Где, как не подле своего хозяина, должен умирать верный пёс?
@темы: 5927, Ангст, Фанфикшн, Некрофилия, PG-13
-
-
20.09.2011 в 14:18