Нить

[5927otp]

Писалось на Сикрет-Санту, теперь хочу порадовать еще и фанатов)

Название: Нить
Автор: Спутник
Пейринг или персонажи: Гокудера/Тсуна
Рейтинг: R
Жанр: драма
Размер: мини (~ зооо слов)
Предупреждения: 1) ООС и АУ. 2) Автор безнадежно слил рейтинг и просит за это прощения. 3) Сюжет? Нет, не слышал.

Я следил за Десятым. Не мог не следить. Не мог оставить его одного наедине со всеми проблемами. Чтобы он не говорил и не думал, ему нужна была помощь и поддержка. Я - правая рука Десятого несмотря ни на что, и мой долг - оберегать его.

Я должен ему бесконечно много, и готов расплачиваться всю жизнь, и это совсем не тяготит меня. Десятый дал мне возможность ощутить себя причастным к чему-то великому, я стал составляющим элементом огромной системы. Без дома и без семьи, в незнакомой стране среди абсолютно чужих людей, я нашел себя благодаря нему. Я чувствовал себя собакой, которая, наконец, нашла свою будку и кость. Я был необходим Десятому, а он был необходим мне. Только в одном наше различие: Десятый бы без меня справился, а вот я без него - нет.

Я не знал, как сложилась бы моя жизнь, не встреть я его одиннадцать лет назад. Был бы я примерным семьянином или унылым одиночкой; может, я бы умер в двадцать лет, а, может, я однажды уснул бы вечным сном в девяносто два года. Примкнул бы к другой семье или в конце концов, скуля, вернулся к отцу. Что со мной могло бы быть? Я не знал и не хотел знать.

Я часто ловил себя на мысли, что восхищался Десятым. Его поступками и действиями, его отношением к жизни и к другим людям. Его развитием, его силой воли. Он тысячи раз перешагивал через себя, но никогда не позволял себе перешагивать через других. Он был идеален.
Я так и не смог сказать ему об этом - язык меня не слушался, и мне оставалось только одно - смотреть на него восторженно.

Ямамото часто говорил, что я ненормальный. Он смеялся надо мной по-доброму и хлопал по плечу. Но иногда он признавался, что тоже видел в Десятом что-то такое... "Такое..." - повторял я, и мы с ним замолкали надолго, пытаясь подобрать правильное слово.

Я не позволял себе сомневаться в правильности решений Десятого. И вовсе не потому, что мне было так проще, а потому, что сам я не в состоянии найти лучший выход или более удачное решение. Я следовал за ним не слепо, а осознанно, я повторял всего его движения и поступки, контролировал себя, как он, но все было бессмысленно. Я понимал, что мне не суждено стать похожим на него, так же, как и луна понимает, что ей никогда не светить как солнце.

Я не сомневался в Десятом и не позволю себе сомневаться впредь.

*

Вонгола распалась, когда все кончилось.

Десятый собрал нас в зале для совещания в особняке - мы, его хранители, Вария, Девятый, мрачный Реборн, уже тогда, видимо, что-то почувствовавший. Все смотрели на Тсуну с ожиданием - кто-то с недовольным, как Занзас и Сквало, кто-то со спокойным, как дон Тимотео или Реборн.

Я сначала подумал, что ослышался. Слуховые галлюцинации или иллюзия. Десятого подкупили. Нет, не подкупили. Заставили. Шантажом, пытками, угрозами. Он сам бы не согласился на такое. Но Десятый повторил. Раз, второй, третий. Медленно, четко, чуть ли не по слогам. И мне пришлось поверить.

- Когда же ты начнешь учиться на своих ошибках, глупый Тсуна? - устало спросил Реборн. Он поднялся с кресла единым слитным движением. - Твори что хочешь, живи как хочешь. Тебе уже не пятнадцать. Я надеюсь, что ты осознаешь последствия своего поступка.

Десятый кивнул уверенно - пожалуй, я никогда и не видел такой твердости в его взгляде.

- Спасибо за доверие, Реборн, - сказал он то ли иронично, то ли действительно с благодарностью. Реборн хмыкнул и вышел из кабинета.

Я не знал, что сказать. Мысли в голове наскакивали одна на другую. Я не смотрел на остальных хранителей, на Варию, не слышал их, а видел только Десятого и Ямамото, который стоял по левую руку от него. Ладонь Ямамото лежала на плече у Десятого.

- Вы всегда знали, что я никогда не хотел впутывать близких мне людей в дела мафии. Раньше у меня не было достаточно сил, чтобы пересечь это, но теперь я могу остановить все. И я вижу один-единственный выход. Поверьте, решение далось мне не так просто, как может показаться на первый взгляд, и менять я его не собираюсь. Вам нужен отдых. Обо всем остальном я позабочусь сам.

Я всматривался в лицо Десятого, надеясь увидеть там тоску или сожаление, но различал только уверенность. Облегчение.

Я знал, что у Десятого был комплекс вины, или как это еще называется. Иногда, после неудачных миссий, когда мы кого-то теряли, Десятого накрывало чувством вины, как беспощадной волной, вызванной извержением вулкана где-нибудь посреди океана, или как снежной лавиной, что зарождается в вышине гор от простого хлопка. Он цеплялся за лацканы моего пиджака, за глаженый галстук, за мои плечи, и повторял на одной ноте: прости-прости-прости-прости-прости. Я не спрашивал, за что мы его должны прощать, я знал все его страхи и кошмары. Он извинялся за то, что втянул нас всех в эти совсем недетские игры, за то, что каждый день мы подвергаемся опасности, за то, что мы лишены нормальной жизни. Он извинялся и извинялся, намертво вцепившись в мои плечи, неотрывно глядя мне в глаза, и я видел, как что-то содрогается на дне его зрачков. И он не казался мне слабым или сдавшимся в те моменты, наоборот, я видел какой-то знак во всем этом. Он не сдавался, нет, ни в коем случае – всего лишь отпускал себя на пару минут, позволяя выйти наружу накопившемуся горю и раствориться в небытии. Он словно воскресал после, расправлял плечи и вновь был полон решимости.

Я гладил его по спине и шептал: ну что ты, Десятый, это всего лишь малая цена за то, чтобы быть рядом с тобой. Никто из нас не променяет наше «сегодня» на каждодневное гниение. Потому что именно такой бы была наша жизнь без тебя.

Я говорил правду. Без утаек и прикрас, я говорил, что думал и чувствовал, и был уверен, что остальные хранители такого же мнения. И Рехей, и Ямамото, и маленький Ламбо, и Хибари, и даже Мукуро, с готовностью бы отдали за Десятого жизнь. И сейчас Десятый говорил, что нас больше нет. Теперь мы все - отдельные единицы, связанные прошлым, память о котором будет истлевать каждый день.

Я хотел закричать. Схватить его за плечи, встряхнуть хорошенько и спросить, что же, мать его, он творит со всеми нами.

Но Десятый посмотрел на меня. И сказал отчетливо:

- Это мое решение. И оно не обсуждается.

И я вспомнил, что никогда не позволял себе усомниться в нем.

*

Я поселился неподалеку от него. Точнее, совсем рядом - окна моей спальни как раз выходили на его квартиру. Мне даже не нужен был бинокль, чтобы видеть, что там творится.

Десятый снял небольшую квартирку в центре Токио. Со светлыми стенами и практически без мебели - письменный стол, стул, телевизор в углу комнаты и матрас на полу. Я все думал, когда же он купит себе нормальную кровать, но Десятому, похоже, нравилось спать на этом жестком матрасе.

Десятый разрешил нам оставить кольца и коробочки, как он выразился, на всякий случай, и сам ни разу не снимал свое кольцо Неба. Оно тускло блестело на его указательном пальце. Его перчатки постоянно лежали на телевизоре, и если Десятый уходил куда-нибудь, то обязательно брал их с собой. В верхнем ящике стола был пистолет, динамит, пара дымовых шашек и коробочка. Он терпеть не мог оружие, хотя с подачи Реборна превосходно стрелял, и я понимал, насколько все серьезно.

Он мог не проявляться в своей квартире днями, иногда - неделями. В эти дни я сходил с ума от незнания и безысходности, и мое сознание рисовало страшные картины. Десятого взяли в заложники и пытают. Десятого убили. Я проклинал себя за то, что не проследил за ним, хотя всегда понимал, что если я буду наблюдать за ним постоянно, если все двадцать четыре часа моей жизни будут заполнены им, то какая-то невидимая нить внутри меня однажды звонко лопнет - так, что услышат все. И если это произойдет, то пути назад уже не будет, я совершу что-то, о чем потом буду сожалеть. Мне было достаточно того, что он рядом, живет через дорогу, умывается по утрам, пару раз в неделю заказывает пиццу, спит в безразмерной футболке и белых боксерах.

К Десятому каждую пятницу заходил Ямамото. Уставший после тренировки, он принимал у Десятого душ, и после они либо сидели на его матрасе и смотрели телевизор, либо пили пиво. Точнее пиво жадно лакал Ямамото, а Десятый смотрел на него и улыбался. В его улыбке было столько тепла, и заботы, и еще чего-то, граничащего с нежностью, что мне мучительно хотелось прибить Ямамото его же собственной битой.

Они не разговаривали, молчали вдвоем, а все их редкие разговоры заканчивались одинаково - бейсбольный придурок произносил что-то явно не то, и Десятый понуро опускал голову. Я знал Ямамото, он не мог обидеть умышленно, наверняка не следил за словами и выдавал какую-нибудь гадость. Про то, что на Хибари на прошлой неделе было совершено нападение, или что Рехея пытались отравить. Десятый после этого ходил как пыльным мешком стукнутый дня два, а потом пропадал на неделю. Возвращался с непроницаемым лицом, долго мыл в ванной руки и умывался, затем его тошнило на кафельный пол. На Хибари больше никто не смел нападать. И Рехея не травили.

Его навещал Мукуро. Каждый раз с букетом белых лилий. Десятый не выбрасывал их, ставил в вазу и ежедневно менял воду, но лилии все равно долго не стояли - через пару суток скукоживались и высыхали.

Меня удивляло выражение лица Мукуро - оно было спокойным, безмятежным. С него исчезли глумливость и хитрость, высокомерность. Будто кто-то смысл всю мерзость с его лица чистой родниковой водой.

Мукуро сидел на стуле, а Десятый валялся на своем матрасе, заложив руки за голову. Они тоже молчали, но их молчание было напряженное, словно они даже без слов вели какое-то противостояние.

Мукуро редко когда задерживался у Десятого дольше получаса. Вставал неторопливо, столь же неторопливо подходил к двери и, прежде чем исчезнуть, бросал пару слов на прощание. Я, разумеется, не слышал их. Десятый после еще валялся на кровати, закрыв глаза. Иногда он вставал и уходил по своим делам, иногда засыпал незаметно. Я до утра охранял его сон.

Еще приходили Ламбо и Девятый. По отдельности, естественно, но вели себя они одинаково - неловко усаживались на край стула и говорили, и говорили. О чем - понятия не имею. Мне даже было жаль их, осиротевших одновременно. Пару раз Ламбо - язык теперь не поворачивается назвать его тупой коровой - рыдал, уткнувшись Десятому в колени. Совсем как маленький ребенок, отчаянно и жалобно. Его плечи тряслись, и сам он весь трясся, пальцы Десятого путались в его черных кудрявых волосах.

Где-то в городе Десятый встречался Рехеем и возвращался всегда унылый и уставший. Рехей не умел молчать и не был тактичным человеком, поэтому выматывал Десятого бесконечными призывами к воссоединению Вонголы. Он не понимал, что этот Десятый решения не меняет, в не зависимости сколько придется заплатить и чем придется пожертвовать.

Реборн не приходил вообще. Еще полгода назад он укатил в Ирландию обучать какого-то очередного неудачника. Зато он присылал открытки. Спрашивал, как поживает его неудельный ученик. Редко, раз в одни-два месяца. Десятый бережно хранил их в нижнем ящике стола, которой запирал на ключ.

*

Я делал динамит в свободное время. Продавал его направо и налево, за совсем символическую плату. Мне как-то в одно мгновение стало срать на все. Честно.

Я ждал, когда придет Десятый. Откроет дверь и скажет: хватит, Хаято. Уходи, убирайся к чертям. Я тебя отпускаю. Хватит подглядывать за мной, вуайерист хренов. Проваливай, это приказ, ясно? Иди-иди, удачи.

Но он никогда так не сказал бы. К чертям, хренов, это приказ. Десятый не приказывал - просто не умел. Себе - легко, остальным - нет. Зато умел уговаривать и убеждать. И еще он не ругался. Тоже, наверное, не умел.

Мне нравилось думать, что я бы ушел, если бы он сказал мне все это. Пусть не так и не такими словами, но с похожим смыслом. Все кончилось. Ты свободен.

Я врал себе беззастенчиво и безбожно. Я спасался этим.

Десятый знал, что я рядом. У него была гиперинтуиция, в конце концов.

Периодически он страдал от бессонницы. Он садился на стул и смотрел снизу в мое окно, всегда закрытое жалюзи. Я чувствовал это, и еще иногда подглядывал - чуть-чуть отодвигал жалюзи, самую малость: Десятый замер на стуле, на стене за его спиной разбегались цветные блики от работающего телевизора. Нас разделяло три этажа и дорога.

Не знаю, ждал ли он меня. Вряд ли. Поэтому я не выдержал первым. Просто решил – хватит тянуть. И тогда она лопнула внутри меня - эта нить. Громко и низко, как лопаются натянутые до предела струны у контрабасов и гитар. На мгновение уши заложило. Меня словно ударило током, когда я стоял по колено в воде.

У меня не было терпения ждать лифт, восемнадцать этажей вниз я бежал по лестнице, перепрыгивая через три ступени. Я бежал, коробочка жалобно звякала на моем ремне, и я как никогда чувствовал себя свободным.

Я удивился, как меня не сбила машина и как я сумел дождаться лифт в доме Десятого - я бы не осилил пятнадцать этажей, задохнувшись уже на восьмом. Я открыл дверь ключом, который у меня давным-давно уже был и, затаив дыхание, шагнул внутрь. Десятый валялся на своем матрасе, раскинув в стороны руки, в темноте похожий на медузу, которую выбросило на берег. Он молча повернулся на бок, уступая мне место.

Я сбросил футболку и шорты, лег с ним рядом. Обнял поперек талии, прижался тесно, зарылся носом в рыжий затылок. Можжевельник - вот чем от не го пахло. И еще чуть-чуть - ячменным чаем и свободой.

- Мне просто это нужно, - прошептал я. Десятый дернул плечом. Обреченно или приглашающе, я не понял до конца.

Я целовал его острое плечо, выглядывающее из широкого ворота футболки. Оно было соленым, как морская галька, и таким же гладким. Я целовал внутренний сгиб его локтя, где особенно нежная кожа, целовал запястье, целовал ладонь, где пересекались линия жизни и линия любви. Я целовал тонкие сильные пальцы и розовые пластины ногтей.

Я был сумасшедшим в те моменты, я не мог остановиться. Событие, которого я подсознательно ждал все одиннадцать лет и к которому столь же подсознательно шел все время, наступало неумолимо, пугая меня и Десятого своей мощью. Я не хотел дожить до утра, потому что понятия не имел, что будет дальше.

Я попросил Десятого повернуться, и он повернулся, подчиняясь моей воле. Мы лежали лицом к лицу, соприкасаясь носами, я чувствовал его дыхание на своих губах. Я очерчивал кончиками пальцев его скулы, брови, линию носа, и не мог унять дрожь. Меня трясло, как совсем недавно трясло маленького Ламбо, я так же хотел уткнуться Десятому носом в колени и поверить, что тогда все проблемы исчезнут. Я задыхался и захлебывался воздухом, безумно слабый и зависимый. Десятый гладил меня по спине своими обжигающе горячими ладонями, вверх-вниз, от плеч к копчику.

В отличие от меня он не был возбужден, сердце его билось мерно и неторопливо. Я сдавлено дышал ему в шею.

Реальность расслаивалась, и я вместе с ней распадался на сотни тысяч составляющих. Я чувствовал тепло Десятого, его ладони, его дыхание, его запах, я был оголенным нервом радом с ним. Эти ощущения заполняли меня от пяток до самой макушки, а затем покидали меня, сбегая сквозь поры и шрамы. Я был пуст и полон одновременно, хотел большего и мечтал, чтобы это мгновение остановилось.

Единственное, что я смог сделать, это не заорать, когда Десятый без церемоний запустил руку мне в трусы. Он гладил меня, осторожно проводил пальцами по всей длине, затем сжимал, обволакивал своею горячей ладонью. Он целовал меня в губы. Совсем невинно, как чмокают друг друга дети в щеку, и в этих поцелуях было куда больше интимности и близости, чем в каких-то иных с другими людьми.
Я вколачивался в его ладонь, прижимался к нему настолько близко, насколько мог. Все внутри меня горело от неимоверного стыда, который появился так не во время, и от яростного желания кончить ему в руку. С каждым движением я был все ближе и ближе к развязке и кончил, когда Десятый сжал свободной рукой мое бедро и поцеловал по-настоящему - жадно и глубоко. Его язык скользил вдоль моего языка, его зубы сталкивались с моими зубами, мой стон эхом отдавался в нем.

Я дрожал всем телом, казалось, вместе с семенем из меня ушли и последние силы. Я обмяк в кольце рук Десятого, пряча лицо в сгиб его шеи. Я чувствовал себя мальчишкой, ребенком рядом с ним. Я был пуст, в голове туда-сюда скакали одинокие бессвязные мысли.

- Нужно говоришь, Хаято? - произнес Десятый задумчиво.

- Да.

Как никогда в жизни, как никогда прежде.

Он кивнул.

- Как скажешь.

Он повернулся на спину, я неловко набросил на нас одеяло. Мне хотелось уйти, вернуться обратно в свою квартиру и наблюдать за ним издалека, потому что слишком уж больно это оказалось - находиться так близко к нему. Но не сейчас. Может быть, завтра?